Козельщина жахливіша за Катинь

ХХVI

Колгоспізація

А втім, оті непрохані гості, що гірше татарина, таки не забарилися. Попід тином раптом почулися їх невпевнені кроки. Кум з кумою, мов навіжені, реготали над своєю безпорадністю. Вони ще не в змозі були, після вчорашнього щедрого пригощання, подолати перелаз. Михайло схопився, як отой блудливий козак із гречки, і швидесенько натягнув на себе трохи замалі, як на нього новенькі штани з червоними лампасами, а зверху на голе тіло ще вдягнув сорочку з хрестами та медалями. Анюта вмить зодягнувшись теж кинулася застеляти ліжко ковдрою, приховуючи від сторонніх очей оті прикмети бурно проведеної ночі. Наставивши піраміду з подушок, вона окинула прискіпливим поглядом свого ненаглядного і в момент витягла зі скрині шерстяні панчохи. Заправивши в них трохи замалі штани Матвія і причесавши своїм гребінцем оті неслухняні Михайлові кучері-кучері Анюта, змовницькі підморгнувши, підмітила:

– «А ты у меня виш, и впрямь настоящий козарлюга», – і спалахнувши рум’янцем, від отієї своєї нестримної жіночої щирості Анюта сором’язливо відвернулася.

Михайло не розгубився і впіймав її за стан. Пригорнув її до себе він тихесенько на вушко прошепотів:

– «Я тоже, солнышко ты мое, по правде говоря, не ожидал от тебя такой прыти. Откуда только это у тебя взялося. Не иначе как, имея трьох детей, ты просто напросто никогда в жизни не знавала ласки і женской страсти».

– «Много будешь знать, скоро состаришься – Матвеюшка или может еще как там тебя величали турчанки», – приклав свої пальчики до його губ промовила ревниво Анюта.

У розпал їхньої розмови хряпнули вхідні, а потім і сінешні двері. До оселі, м’яко кажучи, увійшли кума з кумом. Як водиться у таких випадках, поклонившись на три сторони і перехрестившись тричі на образи, вони побажали господарям :

– «Счастья вашому дому! Добра! Любви и семейного благополучия!

Потім так лукаво запитали:

– «Может быть мы не ко времени пришли, и разбудили нечаянно вас?» – поцікавилися гості, намагаючись по обличчям застуканих начебто ненароком хазяїв, прочитати книгу подій останньої бурхливої ночі.

– «Та што вы такое могли подумать о нас. Вон уже деток давно в школу провели и вареничков наварили,» – неначе виправдовуючись, защебетала Анюта. Розчервонівши і не без того, аж по самі вуха молодиця кинулася накривати на стіл, причепурюючись і осмикуючи на ходу кофтину і спідницю.

Кумов’я, як водиться, прийшли зі своїми традиційними у таких випадках гостинцями – з пляшкою оковитої і смаженою качкою. Щоб хоч чимось зайняти рота своїй балакучій кумасі, Анюта з макітри насипала в полумисок вареників, а в полив’яну миску налила сметани. Потім вона мотнулася до комори і внесла нарізане сало з прорістю. На столі також з’явилася квашена капуста з огірками і чугунок з паруючою розсипчастою картоплею. Після випитих кількох чарок чоловіки заходилися обговорювати назрілий політичний момент. Точніше сказати, кума цікавило лише одне шкурне питання – вступати, а чи ні йому до колгоспу. Ухиляючись від прямої відповіді, Михайло розповів своєму співрозмовнику історію з свого досвіду:

– «Как-то мой товарищ по роботе, пригласил меня погостить у его родителей. Вот я решил убедиться – уж и впрямь ли там, в селе все так здорово, как это нам на заводе некоторые несознательные комсомольцы описывают. Цельный день мы добиралися до этого, Богом забытого, стародавнего казацкого поселения на Днепре. В селах, как вы знаете, не принято было просто так баклуши бить в гостях, а по сему мы с самого утра, чем могли, тем и помогали его родителям по хазяйству. Первым делом, надо было заготовить на зиму сена для скота. Нацепив на головы соломенные брыли от солнца и взвалив на плечи косы, грабли и вилы, мы отправлялись спозаранку на заливные луга. Как говорится, коси коса пока роса, роса долой и мы домой. Бывало так за день намахаешься, что под конец дня от усталости ни рук, ни ног не чувствуешь. Веришь, даже кусок хлеба в рот не лезет. Короче говоря, ни есть тебе, ни пить, а ни дышать лишний раз не хочется. Сижу я как-то вечером под флигелем возле рынвы и бочки с дождевой водой высунув, как кудлатый Сирко язык, никак не могу от непривычной усталости отойти. Не спалось что-то, и тут ко мне подошел наш сосед – Петр Клименко. Речь пошла сначала о погоде на завтра, о видах на будущий урожай. Нутром чувствую, что он не спроста ко мне клинья подбивает.Что-то дед темнит, не договаривает.»

– «Вот вижу, сынок, ты с города к нам пожаловал, как-никак видать шибко грамотный». Не мог бы ты мне малограмотному рассудить как бать», – так вроде бы невзначай начал сосед.

 – «У меня имеется пара коней и коровка с теленком, плуг, сеялка и жатка да водяная мельница на реке Суле. Ну которая по наследству от отца – царство ему небесное, осталася. Дома, почитай, десятеро ртов, мал малого меньше. Каждого, сам знаешь, необходимо прокормить и одеть. От зори, до зори не покладая рук мы работаем всей семьей в поле, как волы. Во многом себе отказываем, чтобы прикупить лишний клочок земельки, да собрать какой-никакой урожай, чтобы до весны ноги не протянуть. Вот, нонче кулаком начала сельськая злидота нас, работящих мужиков, обзывать. Прямо ходу не дают, вступай в ионную коммуну, по ихнему, будь он неладный, калихоз значит и баста. А как идтить, коли все нажито вот этими мозолистими руками. Прямо серце разрывается. Как подумаю, что ни с чем останусь – веришь, просто жить не хочется. Там же, знаю, одни голодранцы заправляют и голосуют кому – на, а кому – ни. Што делать и сам не знаю, голова кругом идет. Я то конечно за колхоз, но не в нашому селе».

У того надднепровского землепашца навернулась слеза. Видать комбедовцы достаточно ему сала за шкуру налили и кров ушку попили. Это вроде, как тебя кум достали, аж до печенок. Вот и стали мы с ним и так, и сяк рядить. Ну не отдаст он свой инвентарь и скотинку, так все равно же, прийдут и отымут. Да еще издому выгонят голого и босого. Это конечно в лучшем случае, а в худшем отправят на Соловки подыхать. Да вот только детвора тут причем. Без кормильца то, как дать пить останутся и пропадут не за понюшку табака. Ну отправят их в детские колонии, вроде той, что на острове Столбном на озере Селигар для малолетних преступников и сгинут, это как дать пить. Что делать то, мил мой человек, подскажи? Оно-то конечно, страна у нас советов, да вот только отвечать своей головой, таким как мы приходится.

– Послушай меня мил человек. Отдайте им, ради Бога, все. По крайней мере хоть дома помрете. Да и кто мельницой окромя вас будет заниматся. Вот и окажетесь исподволь, как бы при делах, и не без куска хлеба. Послушал меня тогда сосед Петро и на утро вступил в колхоз. Как я и предполагал, стал он управляющим на мельнице, а там, знаешь, примол в муке всегда есть. Вот и начал старый мельник припрятывать в поле то один, то другой мешочек муки. Бывало едут мужики домой с мельницы нижней дорогой, а наш Петро верхней или наоборот. По дороге у него были приготовлены схороны, ямы такие обложные досками. Перед утром жена затирки наварит и детей накормит, а всю остачу под стол закопает. Да еще глиной сверху и навозом замажет, как запечатает, да і стол на то место надвинет. Потом откроют двери нараспашку и проветривают, чтобы и духу съестного не слышно было. Соседи, конечно, догадывались и не раз доносили в Сельсовет, да вот только взять в толк не могли: как же это у Слесарчуков во время голодовки дети выжили. Бывало зайдет в дом участковый милиционер и конфеткой подманивает младшенького сынишку.

– Скажи, пацан, где это казанок с едой припрятан? Дам тебе конфетку.

Тот несмышленыш и сознавался, что еда под хвостом у ихнего щенка Шарика. Милиционер плевался и уходил, а ребенок от несправедливости такой плакал навзрыд. Ведь этот участковий не подозревал, что малец ему правду говорил. Дело в том, что домашний то собачонка любил лежать под столом на теплом местечке, над казанчиком.

Так что, Клим, тут я тебе не советчик. Смотри сам, вступать тебе в колхоз али нет. Вот только не в тех ты годах, что бы с шашкой наголо, да с пикой наперевес по Дону скакать неприкаянным. Ну соберется, таких же как ты сорвиголов горстка, не более, а толку. Поверь мне, не выйдет из тебя Дон Кихота, как из меня его оруженосца Санчо Панчо».

– «А это еще кто такой?» – перепитав кум.

– «Да был такой чудак-человек, вроде как странствующий рыцарь, который с ветряными мельницами воевал. Точнее сказать – герой романа испанского писателя Мигеля де Сервантеса,» – відказав йому Михайло.

А в цей час кума Єфросинія за спинами чоловіків доймала Анюту своїми, іноді і не зовсім тактовними розпитуваннями на кшталт того:

– «Признал тебя муженек али нет?... А каков он и што потом?... Ну а ты, и как, еще не подташнивает?...»

Своєю нездоровою жіночою цікавістю кумася Клавдія час від часу змушувала молодицю впадати у червону фарбу. Нарешті кумовья пішли. Анюта аж перехрестилася і з полегшенням видохнула: